В доме заплакал ребенок, Муся прижала его к себе, распеленала, взяла в свою руку крошечную ручку и погрозила в окно.
– Не бойся, – прошептала она одними губами, – это чужая смерть заблудилась.
В восемь утра небо в чердачном окне голубело обещаниями воскресных радостей. Женщины лежали обнявшись, сверху кто-то накрыл их пуховым одеялом. Они уже проснулись и почувствовали друг друга, но рук не разжали.
– Я слышу, что ты не спишь, – прошептала Ева.
– Ты тоже не спишь, – улыбнулась Далила, приподнимаясь. На Еву уставились веселые серые глаза, опухший рот улыбался. Ева рассмотрела близкие губы и стиснула челюсти.
– Дай мне встать, – сказала она и напряглась.
– Ударить хочешь? – поинтересовалась Далила, отодвигаясь.
– Я ничего не хочу. Мне все надоело. Но лучше куда-нибудь уйди от греха.
– Ох и долбанули же тебя чем-то на работе, если ты так просто улеглась тут с нами ночью!
– А ты как улеглась? Не просто?!
– У меня был шок. Я голову курице отрубила. Совершила, можно сказать, преднамеренное убийство.
– Поздравляю. Именно об этом я думала ночью, напившись. Я не вспоминаю убитых мною мужчин, потому что тело вспоминает любовь. Я занимаюсь сексом, чтобы помнить это, а не смерть.
– Все так делают, – зевнула Далила, – все прячутся в сексе от проблем. Это еще с древних времен.
– Что-то не припомню, чтобы женщина, зарезав курицу, бросалась под первого же мужчину. Представляю, что будет, если тебе приспичит убить козу или свинью!
– Я тебя люблю, – сообщила Далила и потянулась. – Вот проблема, скажу тебе, так проблема. Я больна тобой. Ты во мне живешь, как вирус. А вообще все это подстроил Илия. Точно. Можешь не верить, но это он. То-то радуется теперь! Победил Хрустова.
Во дворе, закидывая пространство вокруг себя поленьями, Хрустов рубил дрова. Он старался не смотреть вверх, потому что его глаза сами собой притягивались к чердачному окну сарая. Подошел Илия и стал убирать дрова, приседая и накладывая их себе на руку.
– Отойди, – выдохнул Хрустов, – задену.
– Ничего. Я помогу. Я хотел с вами поговорить.
– Что-то в лесу сдохло, – пробормотал под нос Хрустов.
– Вам кто больше нравится? – спросил Илия, задержавшись с дровами.
– Обе, – выдохнул Хрустов и так сильно опустил топор, что вогнал его в пенек.
– Чего делать будете?
– Я старый, – сказал Хрустов. – Мне умирать скоро, чего тут сделаешь. Каждый день – как подарок судьбы. Сам себе не верю, что живу. Три приговора на мне.
– Какой же вы старый, – восхитился Илия, – семь раз… – Он замолчал под холодным взглядом, опустил ресницы, пожал плечами: – Извините.
– Ничего. Говорить так говорить. Раз уж такая у нас беседа, скажи и ты.
– Что сказать?
– Откуда я знаю, что. Это ты великий прорицатель судьбы. Повесели меня на прощание. Скажи, что от меня родится по тройне у каждой женщины, что будем мы все жить вместе, много-много детей, собаки, куры, козы, что я буду трактористом в колхозе, что по воскресеньям стану рыбу ловить, ходить в клуб, что жизнь только начинается.
– Нет, – покачал головой Илия.
– Нет? Ну что ж, нет так нет.
– Это у вас уже было. Большая семья, колхоз, в пятнадцать или в четырнадцать лет вы летом уже работали на тракторе, зачем вы хотите все повторить? Это же ненормально, когда человек хочет повторений! Жизнь – это стремление к разнообразию.
– Я тебе так скажу. – Хрустов отложил топор, снял с шеи платок и вытирал им потное лицо. – Разнообразия нет. Рождение и смерть – замкнутая цепочка. Ты мусолишь ее в пальцах, кажется, что она бесконечно длинна, а на самом деле ты просто крутишь ее.
– Спасибо. – Сидящий на корточках мальчик щурился от яркого солнца и улыбался, глядя снизу на Хрустова.
– За что? Я тут недавно думал, как тебе помочь. Хотел даже к проститутке отвести. Да глупо это.
– Нет, правда, спасибо. Вы мне помогли.
– То есть ты вроде как проникся ко мне? – поинтересовался Хрустов.
– Да, вроде как проникся, – кивнул Илия.
– И зауважал, да?
Мальчик кивнул, но улыбаться перестал.
– И почему тогда мне именно сейчас хочется тебя перекинуть через колено и как следует надавать по заднице?! – задумчиво поинтересовался Хрустов.
– Не трогай мою задницу! – Щеки Илии полыхнули.
– Нет, серьезно, – подходил к нему Хрустов, – я тебя выдеру, лично мне в детстве это помогло.
Далила лежала на животе, подперев голову руками, и болтала ногами, отслеживая зрачками каждое движение Евы.
– Хватит на меня смотреть. – Ева встала, потянулась и засмотрелась в окно на бегающих среди раскиданных дров Илию и Хрустова. – А как у тебя с братом?
– Что с братом? – вытаращила глаза Далила. – Ты на что намекаешь?
– Ну, ты же так переживала, когда мы с ним…
– Я даже однажды сидела под дверью твоей квартиры и рыдала. Я давилась слезами и ныла: «Пустите меня к себе, пустите меня к себе!» – а вы трахались, запершись. Ты меня быстренько воспитала, спасибо тебе.
– Воспитание здесь ни при чем, это ты навешивала своему братцу лапшу на уши, что я проблемная, что у меня синдромы, а если я говорю про убийства, то это нереализованные сексуальные фантазии! Я все помню! И поэтому он закинул мое оружие в угол перед тем, как за мной пришли турки.
– Вот я и говорю, спасибо. Я поняла, что мой брат – дерьмо. Я поняла, что вообще не могу правильно растить мужчину. Но знаешь что, скажи хотя бы сейчас, ну сознайся, что ты трахалась с ним из-за меня! – Далила перестала улыбаться, на щеках загорелись красные пятна. – Ты неосознанно хотела получить меня через моего брата.