Хрустов дождался, когда мужичок выйдет к раковине мыть руки, и спросил, где здесь частный аэродром.
– К Белуге летишь?
– Ну.
– Это перед городом направо. Сразу дорогу угадаешь, ее недавно латали, вся в пятнах.
– Ты на колесах? А то подбрось. – Хрустов говорил скучно, Полина даже не сразу узнала его голос.
– Это ты на колесах, а я на лапах. Твой «мерс» стоит?
– Нет. Попутка.
– А-а-а. А я тут работаю. Слесарю на заправке. Так что поищи кого сам. Сейчас затишье, а часам к четырем поедут.
Полина бесшумно выбежала из-за занавески, закрывающей вход в туалет, девушка налила сок в высокие бокалы, слушала музыку, подперев голову рукой, и вздрогнула, когда перед ней вдруг возникло лицо с черными раскосыми глазами.
– Сколько? – спросила шепотом женщина, наклонясь близко. Девушка завороженно смотрела, как медальон-сердечко опускается в бокал и тонет в оранжевой жидкости.
– Что?..
– Сколько с меня?
– А… Сейчас. Мужчина еще кофе брал, не платил, сказал, что вы сами закажете.
– Прекрасно, – женщина поболтала сердечко и вытащила осторожно, подцепив двумя пальцами цепочку, ни облизывать, ни вытирать его не стала, спрятала мокрое под тонкую ткань и понесла бокалы, так захватывающе покачивая бедрами, что девушка только мечтательно вздохнула.
– Ну что, – звякнула Полина бокалом о бокал, – выпьем за расставание?
Хрустов отпил пару глотков.
– Я пойду. Счастливого тебе пути. – Он доставал из кармана деньги и вдруг почувствовал, как ударилось два раза с перебоями сердце в ребра.
– Посиди. Ты и кофе не выпил. Слушай, ты бледный стал. Давай-ка я тебя отвезу, я успею до вечера к своим, давай.
Хрустов хотел пошутить, что переработал ночью, но не смог говорить.
– Пойдем, что-то с тобой не то, правда, пойдем в машину. – Полина встала и поднимала его. Хрустов удивился, как крепко она его держит. – Девушка, деньги на столике, где у вас тут больница?
– Я открою дверь! – выбежала девушка.
– Ой, извините, пожалуйста! – Полина локтем опрокинула бокал Хрустова, он катился по столику, кружась и заливая соком деньги.
– Ничего, не беспокойтесь, вот же несчастье, что-то с сердцем, да?
Полина затащила Хрустова на заднее сиденье. Хрустов мычал и двигал перед собой руками, словно разгонял мутную воду. Машину надо было отогнать от кафе, пока услужливая девочка не вызвала «Скорую». «Мерседес» медленно проехал по дороге и остановился за рекламным щитом.
– Ну-ну, спокойно, охранник, все нормально, больно не будет. – Полина начала с обуви. Она осматривала сантиметр за сантиметром тело Хрустова, ощупывая одежду. В боковом кармане пиджака лежали удостоверение охранника частного агентства и деньги. Полина расстегнула рубашку и осмотрела его грудь, живот – наколочек нет? Если в сумке ничего не найдется, придется тебя всего раздеть и рассмотреть. Или тебе назвали пароль? Неужели пароль? Это будет грустно. Неужели никакой записки, наколки, отличительного знака?
Сумка выпотрошена. Белье, бритва, пара рубашек, легкая куртка, туалетная вода в стеклянном пузырьке, гель после бритья в баночке. Паспорт – имя совпадало с именем в удостоверении, мобильный телефон – его она разберет в последнюю очередь, пистолет в кобуре – обойма полная, небольшой узкий нож в кожаном чехле, маникюрный набор – в отделении для пилочки что-то есть еще. Полина осторожно вытащила свернутую фольгу, в ней оказался героин, чертыхнувшись, женщина комкает фольгу и засыпает платье белым порошком. Она садится, подвернув ногу, смотрит на вещи на соседнем сиденье, потом в зеркальце – на лежащего сзади раздетого Хрустова и почти интуитивно берет баночку с гелем, открывает ее, засовывает палец – медленно, как в соус вчера, кивает головой и улыбается: кольцо-печатка вываливается ей на колени в комке пузырчатой голубой массы. Полина продвигает кольцо по среднему пальцу и медленно, задумавшись, размазывает гель по ноге, от коленки по внутренней поверхности бедра, а потом, изогнувшись грациозно, двумя пальцами вытаскивает из кармана пиджака Хрустова большой платок и начинает вытирать все, что могло сохранить ее прикосновение.
Она вышла на дорогу, перекинула через плечо небольшую сумку, поправила очки с черными стеклами. Осмотрелась и пошла широким летящим шагом профессионалки, выставив в сторону руку с поднятым большим пальцем.
Коренастый Михалыч, прикрыв грязной ладонью глаза от слепящего солнца, внимательно отсмотрел, как женщина, эффектно выставив попку, совещается с водителем остановившейся «Волги», наклонившись к открытому окну. Она уехала, Михалыч мог поклясться, что задник автомобиля, выступающий из-за рекламного щита, принадлежит серому «мерсу», он пошел к щиту, вытирая руки ветошью, а метров за пять от машины услышал музыку. И ключи были на приборном щитке, и сумка с вещами стояла на переднем сиденье, как будто женщина вышла на минутку и сейчас вернется. Вот только мужчина из кафе лежал сзади совсем белый, в растрепанной одежде и смотрел угасающими глазами.
– Ну… – потоптался Михалыч, – все мы люди-человеки. Может, конечно, она его просто затрахала, кто их разберет, или машина сломалась? – Он осмотрелся. – Только ведь умирает, видно же. А, ладно, пусть потом гонят феню, хоть прокачусь, говорят, ход – как в ракете в невесомости.
И Михалыч сел за руль и понесся к городу над теплым асфальтом, превышая скорость и – «у-у-у!» – гудя от удовольствия. Он с огромным сожалением вылез из автомобиля через двенадцать минут у пункта «Скорой помощи», помог уложить Хрустова на носилки и честно дождался милицейский наряд, дослушав диск до конца.